Речь идет прежде всего о главной особенности предложенной художником поэтической структуры сценической образности, о том, что в 1960 году не получило своего полного и последовательного воплощения. А именно - о принципе соотнесения и сопоставления (по закону «повтора-возврата» т) двух конфликтно противостоящих «зон» сценического пространства. Одна «зона» - в глубине, это постоянные, единые на весь спектакль дощатые подмостки треплевского театра с прозрачным, легким, летящим от порыва ветра занавесом, за которым сначала - действие пьесы Треплева, романтический взволнованный мир героя, а затем на этих же подмостках, как бы захватив их, располагается враждебная Треплеву будничная повседневность жизни других персонажей: рыбалка, чаепитие, игра в лото. Другая «зона» - впереди, крупным планом, в ее пространстве разворачиваются основные поворотные события чеховской пьесы, и соответственно происходит эволюция пластической темы художника. Это тема гибели всего живого, будь то живые деревья, срубленные под пни, или чайка, брошенная на лавку посреди крокетной площадки, или естественные человеческие чувства, ломаемые насильственным отъездом, или, наконец, сам Треплев - в финале спектакля, по рисунку художника, его черная фигура с пистолетом в руке лежит на первом плане сцены в то время, как в глубине, на подмостках его театра, за столом, под уютной лампой,- беззаботная группа играющих в лото Оформление челябинской «Чайки» во многих своих чертах как бы предваряло направление поисков сценографических решений чеховских спектаклей последующих лет. Здесь была сделана наиболее решительная попытка выйти за пределы изображения бытовой действительности чеховской пьесы - выйти в сферу ее духовной проблематики. Здесь же впервые в оформлении зазвучали интонации, отличавшиеся графической резкостью и обостренным драматизмом,- они будут присущи концепции «жестокого Чехова», которая проявится в ряде постановок его пьес второй половины 60-х годов.