Отзвуки эксперимента скажутся только спустя много лет, совершенно в иной художественной ситуации: сначала они отзовутся в сценографической интерпретации А. П. Васильевым «Лешего», поставленного Ю. А. Завадским в 1960 году, и в еще большей степени - Д. Д. Лидером «Чайки», осуществленной режиссером А. А. Добротиным в Челябинске в том же 1960 году, а затем, спустя еще пятнадцать лет, и совершенно в другом плане - в пластической концепции «Чайки», предложенной латышским художником И. В. Блумбергсом и реализованной режиссером А. Лынинем (1976). А пока таировская «Чайка» становится сразу объектом полемики. В творческий спор первым вступил тогда Ю. А. Завадский (тот самый, который через пятнадцать лет поставит упомянутого выше «Лешего»). В своем несогласии с Таировым он исходил из убеждения, что «если спектакль не является картиной жизни, то нет и чеховской „Чайки"». Соответственно и в сфере декорационной он считал необходимым следовать по пути, открытому чеховскими постановками Художественного театра. «Оформление у Чехова не является моментом подсобным,- пишет Завадский, возражая декорационному решению таировского спектакля,- Чехов дает точные ремарки: лай собаки, вой ветра, шум дождя. Он требует участия природы. Она у него живет. Это ощущение должно обязательно присутствовать в спектакле. Костюмы, конечно, не нашего времени, а соответствующей эпохи действия».

Все эти соображения режиссер высказывал не вообще, а в связи со своей собственной постановкой «Чайки», осуществленной в 1945 году на сцене Театра им. Моссовета. Как же воплотились они в оформлении художника М. А. Виноградова?

По свидетельству К. Л. Рудницкого, «усадьба Аркади ной в этом спектакле выглядела очень - как никогда, ни в одном из прежних спектаклей - бедной.