Китаев покрывал общим живописным орнаментом как бы все пространство и даже мебель, то здесь он остался, в сущности, верен этому своему принципу и обработал живописным орнаментом уже дощатые плоскости, которые поэтому смотрелись и интерьерно (как обои), и экстерьерно (как покрытые блеклой листвой стены).

Особо важной проблемой для художника была здесь также и партитура света. Он хотел, чтобы даже в последнем акте был «красивый свет»), который заливал бы сцену не только спереди, со стороны зрительного зала, но и пробивался сквозь щели между досками.

Сценическая среда при всей ее самостоятельной выразительности и духовной содержательности и у Боровского, и у Китаєва составляла лишь один из компонентов сценографического образа. Она была той архитектурно-графической или живописной «оболочкой», внутри которой развивался пластический мотив уходящего времени, жизни, судьбы - мотив, воплощенный каждым художником, естественно, по-разному. Красное море - про отдых вы сможете узнать на сайте нашего партнера.

Боровский воплощал этот мотив через сложную ритмическую полифонию контрапунктически (согласно партитуре реплик) падающих листьев. Листья были настоящие, собранные в осеннем лесу. Они медленно опускались на крышу старого крылечка, на пол, на мебель, на людей. Их стряхивали, но через какое-то время сверху падала новая порция листьев. И хотя действие первого акта по пьесе происходит в мае, а второй акт - это масленица, на сцене все время идет листопад: не как конкретная примета осени, а как поэтический рефрен, пластическое выражение иллюзорности надежд сестер Прозоровых. Их мечты - в Москву, в Москву, в Москву - заведомо обречены, и это понятно (если не героям, то зрителям) уже в первом акте, когда у всех весеннее празднично радужное настроение и вдруг странно и без видимой причины падает первая порция сухих листьев, затем через какое-то время вторая и так далее.