То, что предстало перед зрителями бакинского театра, полемически противоречило всем предшествующим как декорационным, так и исполненным в принципах действенной сценографии интерпретациям «Иванова», начиная от Симова и кончая Боровским и Китаевым. Здесь не было и в помине никакого даже намека на тему разрушающегося и увядающего «совиного гнезда» или на тему конца, кладбищенского окаменения и так далее. Напротив, зрители увидели прекрасный осенний пейзаж, простиравшийся вдаль, в глубину пространства сцены, а на первом ее плане - открытую веранду помещичьего дома с уютом и беззаботностью обстановки. Декорация создавалась по мотивам известной картины «Осень, веранда» С. Жуковского. Обращаясь к этой традиции русской живописи и решая таким образом сценическое пространство, художник хотел, «чтобы зритель прямо дышал бы прохладой осеннего сада, любовался красотой золотых листьев, находясь как бы внутри всего этого». Здесь недорогая доставка из китая.

Как же соотносился этот прекрасный идиллический пейзаж с тем, что происходило в чеховской пьесе? Воплощая на сцене мотив объективной, существующей независимо от персонажей красоты русской природы, художник тем самым заставлял еще острее почувствовать все неблагополучие и дисгармоничность жизни чеховских персонажей. Именно так и воспринималась эта декорация. Именно так она работала на тему чеховской пьесы, несмотря на целый ряд формальных несоответствий ремаркам драматурга. К таким несоответствиям относилось и то, что вместо четырех мест действия, намеченных автором, у Серебровского весь спектакль шел в одном оформлении, которое к тому же изображало место действия лишь по видимости. На самом же деле оно воплощало мотив природы как таковой, только на сей раз (в отличие, скажем, от образа вишневого сада естественное стремление обратиться к простым, теплым, „человеческим" решениям, но не в плане ретро или стилизации, что также является более плодом рассудка, а не живого чувства».