С некоторым смущением Станиславский пишет теперь Чехову: «Ольга Леонардовна говорит, что должны быть следы барской жизни. Но не должен ли быть дом довольно или даже очень «ветх»?». Чехов в своем ответе еще раз подтверждает, что, по его замыслу, «дом должен быть большой, солидный Он очень стар и велик. Мебель старинная, стильная, солидная; разорение и задолженность не коснулись обстановки». Тем не менее Станиславский своего решения не изменил.

По его заданию Симов показал на сцене разрушающийся быт, в котором «и помину нет былой солидности». Эту задачу Симов решил, как всегда, по-своему убедительно, что дало основание исследователям его творчества и русского декорационного искусства в целом единодушно считать декорации «Вишневого выстроить сценический образ по несколько иным эстетическим законам. Они стремились выразить общий лейтмотив разрушающего, заканчивающего свое существование уклада жизни. И тем самым выявить, сделать зримым то, что составляет одну из важнейших внутренних черт чеховской поэтики.

Такого рода намерения возникали у Станиславского и в ходе работы над предыдущими чеховскими постановками. Станиславский все время ощущал, что в чеховских постановках «лейтмотив пьесы должен звучать все время». Найти звучание лейтмотива он пробовал еще в «Чайке», задумывая, к примеру, десада», особенно I и IV действий, одними из лучших в творчестве художника.

Чехов же так и не признал в симовской декорации родового дома Гаевых; герои его пьесы, по жизни, должны были, как считал Чехов, иметь другой дом. И он был по-своему прав. Прав, потому что исходил из предложенной здесь (как и в других спектаклях) самими режиссером и художником логики обязательного правдоподобия создаваемой сценической картины. Однако, рассчитывая и на сей раз на такое восприятие (декорация, как «сама жизнь»), Станиславский и следовавший за ним Симов теперь попытались корацию III действия.