Казалось бы, стремление Станиславского и Симова достичь на сцене такой полноты изображения жизни во всех ее деталях и подробностях отвечало самой чеховской драматургии. Во всяком случае, отвечало получившему в ней воплощение новому качеству художественного изображения жизни в ее повседневности, обыденности, будничности, случайности. Как говорилось во Введении, именно в творчестве Чехова мир вещей был уравнен в правах с персонажами, художественное и реальное время максимально приближено друг к другу, в результате чего создавалось ощущение правдоподобия показываемой автором жизни, иллюзия ее абсолютной реальности. Вспомним еще раз слова Вл. И. Немировича-Данченко, объясняющие поиски режиссуры и художника МХТ особенностями самой чеховской поэтики,- слова о неотрывности персонажей от природы, от погоды, от окружающего внешнего мира: от розового утра или сизых сумерек, от звуков, запахов, от дождя, от дрожащих ставен, лампы, печки, самовара, фортепьяно, гармоники, табаку от быта, от миллиона мелочей, которые делают жизнь теплой.

Такое понимание чеховской поэтики и дало театру возможность на материале именно этой драматургии наиболее органично и убедительно воплотить сценически реальную жизненную среду во всей ее полноте и натуральности. Остекление торговых центров доступно на сайте нашего партнера.

Однако не кто иной, как сам Чехов отнесся к этим поискам театра весьма скептически. Он не признал их близкими своему творчеству. Существует свидетельство Станиславского о том, что Чехов не поддержал его стремления максимально наполнить сцену звуками и приметами живой жизни и тем самым создать иллюзию реальности.