Раздражать, в частности, тем, о чем писал спустя несколько лет В. Э. Мейерхольд: «Действующие лица во втором акте «Вишневого сада» ходят по «настоящим» оврагам, мостам, около «настоящей» часовенки, а с неба свешиваются два больших куска выкрашенного в голубой цвет холста с тюлевыми оборочками, нисколько не похожими ни на небо, ни на облака». Разумеется, критика Мейерхольда звучала в данном случае пристрастно: режиссер подходил к искусству МХТ с противоположных эстетических позиций. Однако отмеченное им противоестественное соединение декорационного правдоподобия (в воссоздании природного рельефа) с откровенной театральной условностью (в изображении неба), действительно, имело место и не могло не быть замеченным Чеховым, столь чутким ко всяким проявлениям неправды в искусстве.

Именно эта чуткость делала Чехова самым строгим критиком того, что делал МХТ в целом, и Симов в частности. К тому же, несмотря на свою близость театру, Чехов смотрел на его сценические поиски все же несколько со стороны. Да и как художник он находился на совершенно ином уровне - на пике той высоты, какую достигла к этому моменту русская литература, в то время как молодой МХТ, а тем более его декоратор Симов, делал лишь самые первые шаги в формировании сценического 1910-е годы. Еще в 1904 году Мейерхольд совсем по-другому писал о той же самой декорации: «Поразителен пейзаж второго акта в декоративном отношении». В полном восхищении от работы Симова были актеры - участники спектакля. «Второй акт по декорации будет великолепен,- сообщала О. Л. Книппер в письме Чехову,- такого пейзажа еще не было. Широко, вольно и живописно». А Чехов увидел - и ужаснулся.