Изгоняемые из своего дома, они уносили это богатство с собой, передавали следующим поколениям как благородную традицию русской интеллигенции. Финальный монолог сестер звучал в этой декорации как обращение к будущему, как призыв к мужеству и вера в скорое осуществление мечты. Этот мотив преемсвенности культурной и духовной традиции был для Художественного театра, и прежде всего лично для Немировича-Данченко, в чеховской постановке 1940 года одним из самых существенных, быть может, даже самым главным. Старый режиссер как бы вступал с современным зрителем в наиболее важный для себя диалог, передавая людям нового поколения свое самое заветное и дорогое - своего Чехова, Чехова Художественного театра.

То, что в этом спектакле был не просто Чехов, а Чехов именно Художественного театра, подчеркивалось общей «одеждой» сцены: спектакль обрамляли сукна в цвет мхатовского занавеса с характерным орнаментом и с изображенной на падуге белой чайкой. Ни в одной другой постановке МХАТа такой «одежды» сцены больше не было - для Немировича-Данченко здесь она, как знак сугубо личной темы, придавала спектаклю смысл художественного итога. Интересует ли вас ремонт окон москва от www.okna-rem.ru.

Гармоничность, музыкальность, поэтичность - общие качества мхатовских «Трех сестер» 1940 года - определили поистине новаторское значение и декораций Дмитриева. Художнику удалось впервые в полной мере выразить те стороны поэтики Чехова, которые, как было показано во Введении, характеризовали уже не столько место действия, сколько само «внутреннее действие». Причем удалось выразить, оставаясь в пределах декорационного искусства.