Сочиняя тающие в дымке тюлевого пространства вещественные «натюрморты» (работавшие, разумеется, и сугубо функционально - как столы, стулья, кресла и т. д.) и освобождая сцену от каких-либо других деталей реального быта чеховских персонажей и от элементов природы, окружающих их дом, Пименов создает из этих неиспользованных на сцене деталей и природных элементов еще один «натюрморт», на сей раз в виде живописной картины, которую выносит за пределы сценического пространства спектакля и показывает в качестве суперзанавеса. На нем зрители видят и окно, за которым простирается настоящий, вполне натуральный вишневый сад в весеннем цветении, и контрастный этому бело-дымчатому цветению букетик краплачных цветов в стеклянной банке на подоконнике, звонкий по цвету и грустный по настроению, и стол, на котором печальный «натюрморт» воспоминаний: портреты прекрасных женщин, белые перчатки, догорающая, оплывшая свеча и еще свеча в высоком бронзовом подсвечнике, ни разу не зажженная, наконец, эскиз с березовой аллеей перед белым господским домом - типичный Дмитриевский мотив, звучащий тоже как воспоминание, но только уже сугубо театральное. Если интересует отключение сажевого фильтра, обращайтесь.

При всем различии «Три сестры» Юнович и «Вишневый сад» Пименова развивали, в сущности, одну традицию - традицию поэтически-романтической интерпретации Чехова. Поэтому эти работы были узнаваемы, они воспринимались в контексте уже сложившихся представлений о декорационном облике чеховских постановок. А вскоре, спустя год, зрители увидели спектакль, который разрушал сложившиеся представления и предлагал совершенно иной - трезвый, жесткий и резкий - взгляд на Чехова. Этим спектаклем стала «Чайка», поставленная.

A. В. Эфросом в 1966 году на сцене Московского театра им. Ленинского комсомола и оформления Н. Н. Сосуновым и B. И. Лалевич.