Все мотивы как бы дополняли главную тему - тему зарастания дома. Она тоже могла восприниматься многозначно: и лирически, даже с оттенком ностальгического сожаления, и трагедийно - так, к примеру, у некоторых рецензентов ветки, ползущие по дому, по вещам и предметам, ассоциировались с метастазами, которые как бы выступили наружу зловещим признаком близкого конца всего этого уклада жизни.

В финале, по замыслу художника, на последних словах Фирса раздавались стуки молотка и поперек окна снаружи кто-то невидимый приколачивал первую доску. Доска за доской снизу вверх забивался оконный проем, и одновременно по первому плану должны были опускаться грубо сбитые дощатые щиты, постепенно закрывая весь дом. Однако режиссер не принял этого предложения художника. Зрители увидели иной финал: закрывался обычный театральный занавес, нейтральный по отношению к спектаклю и к его сценографии, затем тут же открывал сцену, где все персонажи проигрывали - протанцовывали - странную «карнавальную» пантомиму. Качественная рулонная трава - у нас.

Намеченный в сценографии Иванова мотив: дом, вырастающий на корнях сада, одновременно заинтересовал и Д. Л. Боровского, оформлявшего пьесу Чехова в будапештском театре «Вигсинхаз». Со свойственным ему стремлением глубоко раскрыть самую суть проблематики пьесы Боровский исследовал этот мотив и выразил в форме четкой, емкой и многозначной пластической метафоры. В ее основе лежали одновременно и дом, и сад - они составляли двухчастную структуру единой, решенной по вертикали сценической композиции. Однако в этой двухчастности доминирующее значение имел все же сад, потому что именно он обусловливал вертикальную форму композиции. Работая над чеховской пьесой, Боровский прежде всего задумался над первичным смыслом ее главного образа - вишневый сад, вишневые деревья. Что такое дерево вообще, как элемент природы? Какова его структура? Дерево - это, во-первых, питающие и поддерживающие его корни, во-вторых, ствол и, в-третьих, крона, несущая плоды.