В качестве материалов, из которых создавались сценографические образы спектаклей этого театра, обычно использовались натуральные фактуры и подлинные вещи - Левенталь ввел на таганскую сцену специфически театральные ткани, сугубо изобразительные элементы, наконец, искусственные белые цветки, которые в огромном количестве выполнили для спектакля мхатовские бутафоры.

Однако сколь бы ни отличалась по форме, стилю, средствам выразительности сценография Левенталя от того, что сделал в венгерской сценической версии пьесы Боровский, в главном, в самой сути своих поисков оба художника шли в одном направлении. Левенталь (как и Боровский, а еще ранее Китаев и Иванов) искал метафорической обобщенности сценического образа, его глобально-философской многозначности, смысловой емкости и в то же время определенности. Он стремился воплотить тему сада и дома в их единстве и неразрывности, как тему общей судьбы целой эпохи, целого уклада жизни, ее культуры, ее миропонимания. Кстати, гофрокороб архивный можно приобрести тут.

При этом художник, естественно, опирался на поддержку режиссера, в воображении которого (скорректированном, правда, последующими, уже спустя несколько лет после премьеры, раздумьями о спектакле) сценографический образ предстал в таком виде: «В центре, на пятачке, и сад, и плиты могил, и даже мебель - весь натюрморт их прошлой и настоящей жизни. Оплот их жизни. Они часто все усаживаются там, как в засаде Когда Лопахин в последнем акте разольет по стаканам шампанское, бутылку он бросит туда же, на этот пятачок, как бросают что-то ненужное в кучу хлама. Только эта куча хлама должна быть красива. Это должен быть именно натюрморт. «Буквальный» хлам стал банальностью на театре».