Созданный Боровским образ заключал в себе не только тот обобщенно-философский смысл, о котором шла речь выше. Сценография давала режиссеру возможность прочитать ее также и в конкретно-социальном плане, соответственно избранному им жанру спектакля: «Громогласная, страшная человеческая комедия». А поскольку в чеховской пьесе режиссер увидел «не оплакивание прекрасного прошлого, не уход в лживые грезы и ностальгии, а ожидание смерти целым общественным слоем, обреченным на гибель и примирившимся со своей судьбой», постольку и тема сада обретала для него совершенно четкое социально-символическое значение: «Сад, деревья - это крепостные люди, которые их создали, которые поддерживают дом, содержали и содержат обитателей дома».

Если И. Хорваи, ставя «Вишневый сад», как «громогласную, страшную человеческую комедию», работал с Боровским, художником остродраматического, трагедийного плана, то А. В. Эфрос, который спустя два года обратился к чеховской пьесе с намерением, напротив, «усилить момент драматизма, даже трагизма», привлек к ее постановке, да к тому же не где-нибудь, а на сцене Московского театра на Таганке, как раз «не Боровского, чья эстетика насквозь «таганская», а Левенталя, да-да, оперного Левенталя », художника живописно-декоративного, эмоционально-чувственного склада дарования. И, действительно, первым предварительным условием искомого Левенталем сценического решения являлась его принципиальная непохожесть на то, как оформлялись спектакли в Московском театре на Таганке. Как правило, сценографический образ выстраивался здесь в открытом, оголенном пространстве сцены - Левенталь одел его, задекорировал, преобразовал в красивую живописную среду.