Сведены вместе и воедино кусок застекленной разноцветными стеклами веранды, характерной для начала XX века, и накрытый белой скатертью стол с чайниками и стаканами - натюрморт «из Островского», как помечает художник, рисуя эскиз прямо на скатерти, под этим самым натюрмортом. Тут же сцена треплевского театрика, ее тяжелый бархатно-плюшевый занавес (одновременно и оконные гардины) соседствует с легкой розовой, с мягкими складками французской шторой, и рядом жесткая, почти урбанистическая композиция из рояльных крышек. Простая, непритязательная садовая лавка расположена в непосредственной близости с черным лакированным письменным столом на витых ножках от рояля - во втором акте он заставлен косметическими баночками и скляночками Аркадиной, а в четвертом - завален бумагами, книгами, чернильницами, атрибутами треплевского писательства. Весь этот диссонирующий «вещественный оркестр» разместился среди осенних листьев и крокетных шаров на раздражающе желтом (крон-желтом) полу. Эффект раздражения имел для художника здесь особое значение, как характеристика создаваемой среды. Пол был сделан из листов кровельного железа, под ним в некоторых местах находились микрофоны, благодаря которым шаги персонажей создавали целую партитуру резких и неприятных шумов (для этого Бархин специально наметил звуковые особенности обуви каждого персонажа и даже зафиксировал их затем в надписях на эскизе: «обувь - скрип, скрип», «обувь - бух-бух», «тук-тук-тук»). Про спортивное резиновое покрытие для игровых площадок вы можете узнать здесь.

В этой дисгармоничной среде, на этом желтом металлическом полу «как конфликтно-непримиримые антиподы сталкивались красные и синие, ярко-зеленые и нежно-розовые персонажи. В них как будто заострена чеховская мысль о невозможности их единения, как невозможна любовь Треплева к Маше, Маши - к Медведенко, Нины - к Треплеву, Тригорина - к Нине, как несовместимо их понимание искусства, жизни».