Бархин хотел, чтобы зрители, располагавшиеся по всем четырем сторонам зала этого «ресторанчика» (или курзала, или купальни), сидели в шезлонгах, а персонажи играли в полосатых (а ля тент) купальных костюмах. А там, где тент расступался, образуя проходы для персонажей, виднелся «удивительно великолепный вид», как говаривал каждый раз доктор Самойленко, выпив после утреннего купания свою традиционную рюмку коньяка, потом горячий кофе, потом воду со льдом. Этим «удивительно великолепным видом» был наивно и одновременно иронически («вспоминал кафе „Арарат" на Петровке,- рассказывал художник.- Там, на стенах, была изображена Армения - наивное изображение реального пейзажа с подсветкой за барьером как бы открытого кафе») выполненный пейзаж: горы и море с плывущими по волнам лодками и пароходами - то ли изображение действительно реального места действия, то ли китче-вое украшение этой курортной купальни, курзала.

Внутри пространства этой «окружающей среды» и происходило действие. Один из стоящих здесь столов накрывался белой скатертью, на ней - ваза с цветами, поднос с домашним обедом для Лаевского. За другим в это же время шло параллельное действие: разговор Самойленко, дьякона и фон Корена. Когда на столики ставились горящие свечи, это означало, что действие происходит уже вечером. У фон Корена на столе был характеризующий его натюрморт: микроскоп, колба, скелет какого-то зверька. И так далее и тому подобное. Все эти перемены происходили естественно и непринужденно, чему очень способствовало то, что мы, зрители, находились в одном пространстве и в одной среде с персонажами, могли буквально дотронуться до них рукой.