Со знанием дела Бунин писал, имея в виду декорационное решение МХТ, но ставя при этом знак равенства между этим решением и замыслом автора, что «вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых: в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть, опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и ничего чудесного не было и нет в вишневых деревьях, совсем некрасивых, как известно, корявых, с мелкой листвой, с мелкими листочками в пору цветения (вовсе не похожими на то, что так крупно, роскошно цветет как раз под самыми окнами господского дома в Художественном театре)».

Если верить Бунину (вишневый сад вообще не мог, по логике жизни, быть виден в окнах), то следует, что ремарку Чехова вообще нельзя понимать буквально - вишневый сад в этой пьесе являлся для писателя скорее образом поэтическим, нежели характеристикой места и времени действия и. Это почувствовал Станиславский и попытался выразить Симов. Противоречие же возникало потому, что художник решал эту совершенно новую для себя и для театра задачу, как уже говорилось, языком декорационной «прозы», функцией которой в спектакле являлось в первую очередь повествование о месте действия, о его характере, атмосфере, настроении. В результате и получилось, что в структуре декорационной «прозы» поэтический образ вишневого сада выглядел неправдоподобно. Такова первая проблема общего порядка, с которой столкнулся МХТ в работе над чеховскими постановками.

Вторая проблема касалась границ эстетических возможностей уже самой декорационной «прозы» как таковой.

Художник руководствовался задачей показать цветущий «белой пеной» вишневый сад как обобщенный образный мотив, создающий настроение весны, надежды, радости. Однако, чтобы осуществить эту задачу, пришлось и на сей раз пойти на целый ряд нарушений жизненной правды. Прежде всего жизнеподобие было нарушено самой планировкой декорации I действия: удачная с точки зрения мизансценирования и оправданная архитектурой интерьера, она оказалась совершенно нереальной по отношению к виднеющемуся за окнами вишневому саду. Первым на это обратил внимание сам Чехов в письме к О. Л. Книппер: «Получил план I действия. Дом будет двухэтажный, стало быть и покой-сад двухэтажный, но ведь во дворике, какой образуется этим покоем, солнца очень мало, тут вишни не станут расти» (курсив мой.- В. Б.). Несмотря на это весьма существенное замечание автора, театр оставил планировку неизменной и «посадил» вишни там, где они расти не могли. Таким образом, во имя зримого воплощения мотива вишневого сада режиссер и художник и тут сознательно пошли на нарушение жизненной правды. Нарушена она была также и в том (помимо планировочной нелогичности), что вишневый сад вообще не мог, по жизни, находиться близко к окнам господского дома. Это хорошо понимал и сам Симов: «Никак не укладывалось в представлении, чтобы вишни росли у самых окон дома ». Но выхода из создавшегося противоречия не видел и в результате смирился с ним и тем самым заведомо обрек себя (а заодно и Чехова) на последующую критику со стороны И. А. Бунина, критику, вполне справедливую с позиции требований жизненной правды.

Как пишет современный исследователь спектакля, эта декорация «должна была стоять косо по отношению к линии рампы, сразу создавая впечатление некой сдвинутости жизни в кризисный момент драмы». К тому же Станиславский «хотел всю ее загромоздить чемоданами и саквояжами». Однако тогда замысел этот так и остался в режиссерском плане: в декорации Симова не было никакой «сдвинутости» и никакой загроможденности чемоданами и саквояжами. В ней торжествовал другой принцип - адекватности самой жизни.

В воссозданной художником жизнеподобной картоне действительности растворился также и обозначенный было в режиссерском плане Станиславского зримый лейтмотив IV действия «Трех сестер»: «Во время всего акта там и сям падают с деревьев желтые листья». Запомним этот лейтмотив - он, как и некоторые другие, рождавшиеся в воображении режиссера, найдет свое воплощение в полной мере только спустя более полувека в работах художников 70-х годов, созданных в системе искусства действенной сценографии. В «Вишневом саде» (в отличие от III действия «Чайки» и IV действия «Трех сестер») Симов вроде бы пошел за режиссером. Им была сделана попытка выразить намеченный Станиславским лейтмотив, но выразить опять же средствами, естественно, декорационного искусства (в системе которого Симов работал), то есть через соответственным образом характеризуемые места действия. В этом-то и заключался корень противоречивости и двойственности декорации. С одной стороны, весь облик созданного Симовым дома воплощал общий лейтмотив спектакля. С другой - этот дом должен был представать как сценическая «иллюзия реальности»: он был рассчитан на восприятие его зрителем по законам самой жизни. Однако этим законам он теперь не вполне отвечал, по мнению автора, придерживавшегося в этих вопросах предельной точности и конкретности. Созданные им персонажи жили по-другому. Такова же природа противоречивости решения в симовской декорации I действия и вишневого сада.

С некоторым смущением Станиславский пишет теперь Чехову: «Ольга Леонардовна говорит, что должны быть следы барской жизни. Но не должен ли быть дом довольно или даже очень «ветх»?». Чехов в своем ответе еще раз подтверждает, что, по его замыслу, «дом должен быть большой, солидный Он очень стар и велик. Мебель старинная, стильная, солидная; разорение и задолженность не коснулись обстановки». Тем не менее Станиславский своего решения не изменил.

По его заданию Симов показал на сцене разрушающийся быт, в котором «и помину нет былой солидности». Эту задачу Симов решил, как всегда, по-своему убедительно, что дало основание исследователям его творчества и русского декорационного искусства в целом единодушно считать декорации «Вишневого выстроить сценический образ по несколько иным эстетическим законам. Они стремились выразить общий лейтмотив разрушающего, заканчивающего свое существование уклада жизни. И тем самым выявить, сделать зримым то, что составляет одну из важнейших внутренних черт чеховской поэтики.

Такого рода намерения возникали у Станиславского и в ходе работы над предыдущими чеховскими постановками. Станиславский все время ощущал, что в чеховских постановках «лейтмотив пьесы должен звучать все время». Найти звучание лейтмотива он пробовал еще в «Чайке», задумывая, к примеру, десада», особенно I и IV действий, одними из лучших в творчестве художника.

Одна из проблем возникла в процессе работы над «Вишневым садом», и результатом ее явилось первое за все шесть лет сотрудничества театра и Чехова серьезное расхождение между предложенным режиссером и художником декорационным решением и авторским замыслом. Разумеется, и ранее, в предшествующих постановках его пьес, Чехов не со всем бывал согласен. Порою театр отклонялся от авторских указаний довольно заметно, например в «Трех сестрах», где вместо генеральского дома на сцене была сделана квартира куда более скромная - «как будто они капитанские дочки». Однако эту декорацию, как и все предшествующие «Вишневому саду» постановки, Чехов в целом принимал положительно и своих несогласий с работой художника почти не высказывал. Авторские замечания в его адрес хотя и носили порою, как увидим ниже, существенный характер, но шли всегда в том же направлении, что и предлагаемые Симовым решения. Декорации же «Вишневого сада» Чехов воспринял совсем по-иному: в них он впервые усмотрел нарушение режиссером и художником правды жизни персонажей пьесы. «Работа над «Вишневым садом»,- вспоминала О. Л. Книппер-Чехова, - была трудная, мучительная, я бы сказала. Никак не могли понять друг друга, сговориться режиссеры с автором». Следы этого «никак не могли понять друг друга» находим и в переписке Станиславского и Чехова. Еще в режиссерском плане решив показать образ разваливающегося дома и разрушающегося быта («Нельзя ли устроить понятно для публики, что полы трещат Иногда (по всей пьесе) сыплется и падает штукатурка» и так далее в том же духе), режиссер затем узнает от Книппер-Чеховой о совсем ином замысле автора: «Дом старый, барский: когда-то в нем жили очень богато, и это должно чувствоваться в обстановке. Богато и уютно».